еды, одежды, образования. Те, кто трудится больше всех, получают взамен самые жестокие унижения — они лишены почти всего, что делает жизнь ценной. Они, как говорил Тагор, будто фонарные столбы, держат лампы цивилизации на своих головах; все вокруг получают свет, тогда как их собственные спины закапаны потеками масла. Он часто думал о них, работал для них и чувствовал стыд за свой собственный, более счастливый жребий. Тагор вынужден признать, что нищета и неравенство были, по-видимому, неизбежными спутниками общественного прогресса. "Я думал про себя: это неизбежно, чтобы часть нашего общества находилась наверху, а если кто-то есть наверху, то кому-то надо оставаться внизу?.. Цивилизация начинается только тогда, когда человек расширяет свое видение за пределы простой борьбы за существование. Самые прекрасные плоды цивилизации выросли на полях праздности. Развитие культуры требует досуга".
Поэтому он некогда верил, будто самим Провидением указано, что большинство должно трудиться для того, чтобы привилегированное меньшинство могло цвести как лилии на лугу. Самое большое, что счастливые высшие классы могут сделать, это считать себя, как предлагал Ганди, опекунами благополучия неимущих и стараться улучшить их жалкое состояние. "Однако беда в том, — писал он, — что мы не можем свершить ничего постоянного в деле благотворительности. Если мы стараемся сделать кому-нибудь добро, оно искривляется обстоятельствами. Реальная помощь исходит из четкого чувства равенства. Как бы то ни было, я не смог удовлетворительно решить для себя эту сложную проблему. И все же я чувствовал стыд за себя, ибо я был вынужден прийти к выводу, что пирамида цивилизации могла быть построена лишь на подчинении и обесчеловечении преобладающего большинства в человеческом обществе — всех тружеников мира".
Он не обращал внимания на очевидное отсутствие в России так называемых цивилизованных удобств, которые в преизбытке встречал в городах Европы и Америки. Наоборот, он даже радовался, что "…лоск роскоши совершенно отсутствует в Москве… То, что мне больше всего нравится в России, это полный отказ от этой безвкусной гордости богатством". Автора "Гитанджали" вовсе не шокировал даже открыто атеистический характер Советского государства.
"В течение многих веков, — замечал он, — старая философия теологии и старая философия политики подавляли дух русских людей и даже, быть может, саму их жизнь. Советские революционеры ныне истребили эти два зла до самых корней. Мое сердце радостно бьется при виде этой столь безболезненно раскрепощенной нации, достигшей такого великого освобождения и в такое короткое время. Ибо религия, разрушающая свободу мысли человека путем удержания его в невежестве, является худшим врагом, чем самый плохой из монархов… Пусть богословы из других стран осуждают Советскую Россию как им угодно; я не могу осуждать ее и не осуждаю. Атеизм гораздо лучше, чем суеверие в религии и тирания царя, которые были тяжелыми камнями на груди России". И далее он говорит, что в действительности он только в Советской России полностью понял смысл великого призыва "Упанишад" — "не домогайся".
Конечно, Тагора нельзя причислить к сторонникам коммунистической идеологии. Марксизм и философия диалектического материализма были чужды строю его ума, искавшего в историческом процессе гармонии и сотрудничества, а не противоречий и конфликтов. Его вера в ценность индивидуального сознания и в "бесконечную личность человека" подготовила в нем предубеждение против политических действий, направленных на подавление оппозиции. Но он верил великому созидательному стимулу русской революции, наиболее ярко проявившемуся в деле образования масс.
"Для ревнителей власти, — писал он, — единственным способом добиться своего остается возможность держать умы людей парализованными невежеством. Во времена правления царей умы людей, лишенных образования, были пленены, и вокруг них, как сжимающий удав, вились религиозные суеверия… В последние годы Россия была свидетелем деятельности энергичного правителя. Но чтобы увековечить себя, она выбрала не тропу царей, которая есть путь подавления человеческого духа через невежество и суеверия, подавление мужества розгами казаков… Никто не может с определенностью сказать, какую конечную форму примет большевистская экономическая философия. Но несомненно, что образование, которое наконец стало так просто и общедоступно русским массам, улучшило их дух и навсегда сделает честь человечности большевиков".
Одной из самых интересных поездок Тагора в Москве стало посещение коммуны детей-сирот, известной как "Коммуна юных пионеров Алисы Кингиной". Одним из детей, которые приветствовали его, был Александр Филатов, теперь известный в своей стране поэт. Вспоминая это детское впечатление, Александр Филатов пишет: "Показав гостю нашу коммуну, дети усадили его в кресло в Пионерском зале. Они окружили его, и началась сердечная беседа. Теперь у нас была возможность хорошенько рассмотреть поэта. Мы были очарованы его наружностью. Его высокий ясный лоб, выразительные глава, приятное лицо без единой морщины — все говорило об уме, его великих мыслях и делах. Он, видимо, понял наше любопытство и, потрогав свою бороду и баки, сказал: "Это только маска, мое сердце молодо и горячо, — и добавил с улыбкой: — Сердце пионера"… Мы показали ему нашу "живую газету" "Пятилетний план", посвященную пропаганде детских яслей. Потом мы пригласили поэта в столовую и угостили ужином. Поэт был глубоко тронут нашим приемом и, прежде чем уехать, записал свои впечатления в книгу гостей: "Я буду всегда помнить очаровательный вечер, проведенный с этими пионерами. Я научился у них многому, что будет очень полезно для моего народа в Индии, и я им благодарен. Я всем сердцем симпатизирую этим юным строителям судьбы их народа и желаю им всем успеха".
В России у него была насыщенная программа: он посетил много организаций и встретился со многими знаменитостями. В Москве также прошла выставка его картин. Но ни одно событие не оставило более глубокого впечатления, чем эта встреча с сиротами, чьи маленькие лица светились надеждой и уверенностью. Он видел, насколько отлично их положение от жизни сирот в его собственной стране. Поэт любил детей и не мог не восхищаться страной, где так хорошо заботятся о детях.
Вернувшись в Германию, Тагор вскоре отправился в Соединенные Штаты. На этот раз американская интеллигенция постаралась искупить недостаток внимания, который поэт ощущал во время предыдущих визитов. Специальный комитет общественности дал 25 ноября в его честь банкет в отеле "Балтимор", на котором присутствовало 350 самых известных граждан Нью-Йорка, в их числе экс-президент Кальвин Кулидж и Синклер Льюис, только что получивший Нобелевскую премию. Поэт чувствовал себя не совсем здоровым после недавнего сердечного приступа, однако его весьма обрадовало американское гостеприимство. "Как жаль, что я чувствую себя недостаточно молодым и сильным, чтобы должным образом приветствовать вас — великую нацию нашего мира", — сказал он на банкете.
Но он не скрывал своих мыслей. "Вы не можете даже понять, как